написали, вот она и пришла их с директором разучивать!

«Что-то «взбледнулось» ему… и пот вон на лбу выступил! Жарко натопил в клубе сегодня Мироныч!».

— А… они точно… поймут… ну — про то, что драки не было?

— Тов-а-а-а-арищ инспектор! У меня со всеми ними — очень хорошие отношения! Если я попрошу их, точно все поймут!

— Ты это… Косов! Ты вот… все правильно понимаешь! Ты зри в глубину… политического момента! Надо сделать там, чтобы — комар носа не подточил!

— Сделаю! Только уж и Вы там… объясните… руководству своему, что палка-то она — всегда о двух концах!

С тем и расстались!

А вот Кира — не появлялась!

Тоня привезла на второй или третий день какую-то мазь, в баночке. Сказала — Кира передала! Чтобы мазал мазью все побитые места.

— А сама она что же… не приехала?

— Так сессия же у нее! Там такая нервотрепка! Когда ей времени-то найти? — получил ответ от Тони.

Толи мазь эта желтая, вонючая, толи бадяга, принесенная от жены Миронычем, а опухоли и синяки сходили с него активно!

«Вот же блядь такая, этот Бычок! Опухоль с носа почти сошла. И Кира права — шнобель получился… боксерский! И такая «гуля» над глазом, на брови — что просто — ах! Еще и нитки торчат! Красавелло… красавчег… красапет!».

Иван разглядывал себя в зеркало на стене.

Сидевшая здесь Лида, не выдержала, прыснула в кулачок.

— Ты чего? — покосился на нее Иван.

— Да ты сейчас… я вот в книжке на картинке видела… медведь такой есть. Панда называется! Только вот у него все наоборот — морда черная, а под глазами — круги белые. А тебя — лицо светлое, а под глазами — черные круги! — и смеется уже открыто, змеюка!

— Хи-хи-хи… бе-бе-бе! — скорчил насколько мог морду и передразнил женщину.

— Ой, не могу! Ой, умора! — женщина «закатилась» еще больше, да так, что откинулась на табурете на стену и даже приподняла ножки, засучила ими.

«Мда… и юбка приподнялась, открывая такие красивые, округлые коленки!».

Видно, поймав его взгляд на свои ноги, Лида, еще всхлипывая, и утирая слезы рукой, поправила другой юбку и, задыхаясь от недавнего смеха, прошептала:

— Ну вот… поправляться начал. Уже и на коленки заглядывается! Только, Ваня, погоди пока нас с Лизой соблазнять. А то ты сейчас, как соблазнитель-то… не очень! — и опять расхохоталась, откидываясь к стене.

«Вот же… зараза такая!».

А потом случилось то, что давно уже могло случится. Неприятно, конечно, но… что делать?

В дверь к нему постучали, и заглянувшая Лида, недоуменно и обескураженно, негромко сказала:

— Иван! Тут тебя… человек ищет! Вот… спрашивают тебя!

Потом отодвинулась и пропустила в комнату… Фатьму.

Та, зайдя, рассмотрела Ивана:

— Ага… понятно, почему ты пропал! Это кто ж тебя так, мил-дружок Ванечка?!

«Это она что же — для Лиды так сказала? Раньше вроде бы… сдержаннее была, на людях-то?».

Потом его подруга повернулась к Лиде и попросила:

— Вы не могли бы оставить нас вдвоем? Нам поговорить нужно!

Та, бросив удивленно-раздраженный взгляд на Ивана, прикрыла за собой двери.

Фатьма была одета в новое пальто, и новый меховой беретик. Ей было очень к лицу и выгодно подчеркивало ее красоту — и лица, и фигуры!

— Вань! Ну и напугал ты меня! Тебя все нет и нет, я уж извелась вся — куда пропал мой мужчина? Вот видишь, даже без тебя в ателье сходила! Как тебе?

Она крутанулась вокруг себя, демонстрируя пальто, берет… и всю себя. Даже вид женщины в верхней одежде очень… воодушевил Косова.

— Ты…к-ха…к-ха… раздевайся… Вон в шкаф пальто повесь и берет тоже!

— Ага… я только спросить хотела.

Она сняла одежду. А под пальто — платье-футляр! И только сейчас он разглядел, что на ножках — новые ботики, и… чулки фильдеперсовые!

— Ты, красавица моя, совсем с ума сошла? В таких тонких чулочках среди зимы да по улицам расхаживать? Простудишься же!

— Ну-у-у… на улице не сильно-то и холодно! — «а ведь, похоже — врет! Вон щечки как покраснели. С мороза, не иначе!», — хотя… да, коленки что-то щиплет!

— Ну-ка, хорошая моя… Вон там керосинка. Быстро ставь чайник, будем тебя отогревать!

Фатьма захлопотала по комнате, а потом — и за ее пределами. Набирала воду, ставя чайник; что-то нарезала, и все время что-то болтала, болтала, болтала… то смеясь, то вопросительно поглядывая на него.

«А зачем она за водой в фойе ходила? Там у нас стоит бачок… для ребятишек, когда те приходят к Тоне и Илье заниматься. Но ведь и в комнате… вон — стоит бадейка с чистой водой! А-а-а-а… похоже… ну да, женские штучки — показать людям, какая она заботливая! А еще — какая красивая, и какое у нее платье, и ботики, и чулки! Писец! И как мне теперь с Лидой, а потом и с Лизой… объясняться? Штирлиц был как никогда близок к провалу!».

А ведь и правда — очень ей все идет! И платье, особенно, когда она вот так наклоняется-изгибается! И ножки… ну пусть только видимая часть — голень… очень красивая, полная. И волосы, ее красивые волосы — тоже как-то уложены! А уж шея…такая длинная… и вот этот царственный поворот головы! Очень красивая женщина!

— Ваня! Ну ты чего молчишь? Я ему рассказываю, рассказываю… а он все молчит, только смотрит и улыбается!

«А ведь я скучал по ней. Вроде бы и не вспоминал, а вот сейчас увидел и понял — соскучился!».

— Я тебя не сильно пугаю, краса моя ненаглядная? Мордой-то я сейчас — красавец! Вылитый дэв, или кто-там у Вас самый страшный?

Она присела к нему на топчан, ласково погладила по руке.

— Глупый ты, Ваня! Мужчины — они все глупые… Ну что… страшный! Скажешь тоже! Это же все пройдет. И синяки пройдут, и шрамы незаметнее станут. Вот расскажи, ты где же так… отметился?

Он, глядя на ее колени, и даже — выше, так как платье, когда Фатьма села, поднялось существенно, коротко рассказал, как все произошло.

— Вот! Видишь — мужчина! А тот… баран — он хоть живой остался? — поглаживая его по руке, спросила женщина.

— Ну уж ты из меня монстра-то не делай! Тут же как… честная драка, на кулаках. А как уж ему досталось… не знаю. Мне тут сказали, что челюсть у него сломана. Но ничего — ему полезно поголодать, и так ряху наел!

— А почему — поголодать? Он что — есть не сможет?

— Да там такие проволочные скобки ставят — зубы стягивают.